[Площадь Сан-Марко]

...покажи мне любовь. Двое легко спрыгнули с крыши на лоджию, один из них, тот, что ниже, прошептал что-то в ночную тишину, упоенную беззвездьем и уверенно потянул за собой спутника: скрываясь от лишних глаз, на миг оставляя Луне тени.

Толкнуть его к стене, оказавшись внутри помещения, в одном из коридоров, хищно улыбнуться, скользя перчаточно-прохладными кончиками пальцев по планке рубашки, подцепляя ноготками каждую пуговичку до пятой и непринужденно расстегивая: все так, как должно быть. Коснуться ладонями обнаженного тела, проскользить ласково, даже немножко тепло и улыбнуться, с детской невинностью прошептав: я скучал... Невозможно не верить, правда, Созданный? Лисандр прижался к спутнику, чувствуя на кончиках пальцев не забытое тепло его кожи, едва уловимое, но все же ощутимое биение так похожего на живое сердца. Как когда-то, более двух сотен лет назад, когда прекрасный юный мальчик был человеком.

- Асмодеусу Росси пришлась по вкусу Европа? - голос, приправленый хрипотцой: завораживающе. Отстраниться, быстрыми шагами меряя коридор, прислоняясь к противоположной стене спиной, изучая взглядом, дразнясь - тем, что не рядом, хотя кажется - так близко. Лисандр картинно-кукольно скользнул на пол, по стене, садясь привычно по-турецки, глядя на своего котенка снизу вверх, позволяя на миг подумать, что в руках асмо есть какая-то непонятно-хрупкая власть над своим Создателем. Любопытство в темных капризных глазах, полуприкушенная губа: очарование...

Отредактировано Lisandre Carrera (2009-09-16 17:40:14)

- Иди ко мне, детка... - облизнув губы и улыбнувшись. Едва ли Асмодеус мог быть в восторге от этого небрежно-уличного "детка", но..ч-черт возьми, из уст священника эта фраза звучала так эротично. Лисандр тонко усмехнулся, сквозь полузавесь ресниц наблюдая за неуверенно замершим напротив Асмо: такими милым, смущенным и влюбленным, как дьявол во грех. Вампир вальяжно откинулся чуть назад, прислоняясь затылком к стене, вслушиваясь в звучание таких частых и знакомых слов. Да, разумеется, он не раз их слышал за три века в свой адрес и вчужие уши, видел сияние взгляда и терзанье души в преддверьи ответа. А еще...да, еще он верил своему творению - в этой странной, совсем не человеческой, любви. Невозможно не любить снизошедшего к тебе - одному тебе - бога.

Его тела коснулись сильные руки парнишки, тот ласковым рывком поднял демиурга на ноги и крепко обнял, прижимая к себе, кутая в собственное биение не-живого сердца. О да, тогда, когда он уходил, он был слишком молод и пьян своим бессмертием. Сейчас же семя его души жаждало любви, той, которую мог ему дать один-единственный во всех мирах - Лис. Просто так получилось: не со зла. Смертным было немножечко легче: они умирали, и смерть позволяла забыть...

- Я не сержусь, мой мальчик, - мягко, вкрадчиво, ласково, оставляя поцелуй на нежной, шрамированой на груди коже. Эти первые укусы...помнишь, Асмо? Признание в любви, прозвучавшее вслух, заставило улыбнуться: торжество победителя. Тонкие пальчики невесомо вычертили по груди литеры - всего 5: "amare".

Аккуратно прикусить кожу на его ключице и улыбнуться: расслабься, мой мальчик. Доверься. Видишь - в твоих объятьях тепло и хрупкий мир с моим именем? Чего тебе бояться, малыш? Я не уйду, ты сделаешь шаг в сторону первым. Ведь кукольников никогда не помнят куколки, обретшие новых хозяев... Асмо был немного печален: той темной печалью, которая приходит об руку с паранойей - когда не слышишь нежных слов в ответ, таких желанных, по которым скучал более двух сотен лет. Однажды, когда-то, в осенний дождь, Лисандр шептал "люблю тебя" - своему Созданию, глядя в распахнутые полувскриком глаза, с той удивительной смесью доверия и боли в глубине темных зрачков. Тогда не-мертвый был еще человеком. Последний раз.

- Не печалься, ангел мой пепельнокрылый. Я рядом, я греюсь в твоих объятьях, тает моя душа... - шепот, вышитый исренностью. Безупречно. Узкие ладони касаются плеч, Лисандр привстает на носочки, чтобы дотянуться губами до губ Асмодея: нежно, невесомым касаньем согреть, поставить печать ласки и биения сердца. Скользнуть язычком по бледно-алым его устам, глядя в его глаза - до боли внимательно, спокойно и властно. Желание быть рядом друг с другом не было просто страстью. Кажется, спустя сто с половиной лет, двое бессмертных успели это осознать. Лисандр прикрыл глаза, пряча беспощадность собственного взгляда, лаская поцелуем упрямо сомкнутые в непонятно-детской обиде уста, дрогнувшие не то улыбкой, не то поддатливым ответным поцелуем. Острые ноготки пропороли безупречно-белую ткань, впиваясь в тело вампира, обагрившись живой, рожденной биением влюбленного сердца, кровью.

Кому нужны были твои доказательства? Самому себе? Убеждать себя, что между нами не-любовь только для того, чтобы после - искать меня, страдать своим безумием и бояться быть отринутым? Сильный...да, ты сильный, мальчик мой. Ты сильнее меня. Так и положено, Асмодеус, ибо мир, замирающий в твоих ладонях, всегда должен быть чуть более беззащитен, чем ты сам. Хотя бы с тобой. Ты думаешь, что вернулся в Венецию чтобы найти меня, мальчик мой, но ты ошибаешься. Просто там, в своих странствиях, ты внезапно ощутил мою мятежь души. Время сдвинулось, Асмодей, мир немножечко дрогнул. Потому что Тот, кто его любит, устал держать беззащитность в своих объятьях. Ты...мой сильный мальчик, ты просто ощутил, что твой создатель в опасности. Не любовь?

Асмодеос не мог читать мысли Карерры, однако старший ваприр если не слово в слово, то цельно-обобщенно мог чувствовать, что думает обращенный - такова была природа вампиров, такова была специфика отношения Творца и Создания. Потому Лисандр отвечал: чаще - вслух, иногда - полагаясь на эмпатию своего мальчика. Тот едва ли успел задуматься над необходимостью развить этот дар, но сейчас, обостренное переломом времени чутье, могло помогать. Короткая, беглая улыбка по тонким губам: верю... Святая ложь. Лис не был способен на абсолютную веру по факту естества своего. Впрочем, его стреление в духовную сферу ярко доказывало - нет! вовсе не святоататность! - стремление научиться верить, познать то из человеческих чувств, которое едва ли доступно отреченным от жизни бессмертным.

Запах его крови - обнаженной, алой - провоцировал на безумие. В глазах - псевдоискренее раскаяние провокатора. Картиннослизнуть кровь с кончиков пальцев, замереть поцелуем на его губах, чтобы через миг почувствовать, как крепкие пальцы Асмо сжимают его тело, спина касается стены - безпрекословно. Пробужденная, истоскованая временем страсть - perfect. Сполохи поцелуев: по бледному, хрупкому личику, шее, обнаженной предательски распахнутой тканью груди. Тонкие искровленные пальцы вплелись в непослушные волосы Асмо: немного до боли - не острой, как порваная плоть, нет...той ветряно-нежной, сладкой в своей мягкости, боли.

- Асмо...глупый... - опуститься рядом с ним на колени, поднимая своими узкими ладошками его лицо, стирая мягкой подушечкой большого пальца бледную дорожку от одинокой слезы. Заглянуть в его глаза, не позволяя уйти от взгляда: мой мальчик...ну что ты, м? Глупый...я ведь ждал тебя, я так хотел, чтобы однажды случилась сегодняшняя ночь, чтобы ты пришел... - тихий шепот: так по-человечески, нерастеряными крохами души. Вдох-выдох, мягко коснуться поцелуем его ресниц, ощущая на губах пригоречь соленой влаги. Ткнуться лбом в его лоб, не позволяя двинуться с места, не позволяя не смотреть в глаза: темные, напоенные спокойной, безысходной печалью: пойми, Асмос, я просто иной чем ты - с самого рождения я не мог видеть солнце, моя душа была слепа для чувств - пока я был молод. Люди и их человечность - это было чуждо мне. И только после, когда старый шаман сидел со мной на крышах или просторах полей в холодные ночи и учил чувствовать ветер - только тогда моя дошу прозрела - совсем немного, словно старое, запыленное зеркало, с которого рукавом, скраешку, стерли пыль. Я был не я, скорее нопэрапон, моя душа менялась, пробуя на вкус каждое из многоликих ощущений. Замолчать, утихомиривая воспоминания, укладывая их спать в старые, потертые столетиями, обложки неписаных книг. Страшно было: что оттолкнет, что не поймет, что снова расценит все не так. Больно. А ведь Лисанд и правда радовался, что Асмодеус вернулся, жадно вслушивался в любовный его шепот, так долго думал о нем, а сейчас...

Аккуратно снять собственную маску и спрятать ее в рукаве: привычно. Не дышать - это совсем не нужно, просто смотреть на него куда-то, уже не в глаза, а так. Занавес в душу ткался из пустоты и безысходности, не так ли? Прикушеная губа сочилась кровью. Безболезненно.

- Почему же ты тогда заставил меня так долго ждать? - прижавшись к нему, греясь в его объятьях, слыша голос и дрожь тела: чудная ночь. Лисандр тонко улыбнулся, прикрывая глаза, слизывая кровь со своей губы, такую терпкую. Ни единой попытки высвободиться их его объятий: зачем? Асмодебусу сейчас до боли важно быть с ним, впрочем, Лисандр не имеет ничего против, правда? Правда. Слышать биение его сердца, чувствовать кожей прикосновения, обжигающее шепотом слов дыхание и таять, позволяя ледяной надменной неприступности кануть в Лету хотя бы на несколько минут. Его мальчик...его мальчик снова с ним.

Лисандр, пригревшись, поуютней устроился в объятиях вампира, умиротворенно улыбаясь каким-то светлым и теплым своим мыслям, чувствуя себя защищенным и любимым. Все же чертовски здорово, когда есть кто-то, готовый вернуться и принять прощение, готовый снова любить, как и все это время, только уже - рядом, никуда не уходя, не отпуская, не лишая права на объятия и теплый шепот у самого краешка души. Чуть отстраниться, поднять глаза и аккуратненько потянуться губами к его губам: робко...

Глупый-глупый мальчик. Потерянный и такой одинокий в мире бессмертия. Лисандр мягко обнял своего котеночка, баюкая в хрупких ладонях, стараясь согреть лишь только сердцем ощутимым теплом: чутким, нежным и верным. Мягкая, чуть печальная улыбка изогнула уста вампира в ответ на слова мальчика (увы, Лис ничего не мог с этим поделать, Асмодеус даже в свои почти триста оставался для него мальчиком. Любимым малышом. Таким чудным). Его пальцы скользили по спине Карерры, по его плечам и оголенной в порыве искренней страсти груди. Прикосновения успокаивали, принуждали верить в искренность всего сказаного. Впрочем, священник и так не сомневался в том, что Росси был честен с ним: ложь ощущается душой и сердцем, но не слухом. Оные же были пресполнены любви и понимания, интуиция не ежилась недоверием, а значит все было хорошо.

Лисандр осторожно отстранился и мягко поцеловал своего мальчика: невесомо, ветряно, едва-едва касаясь полураскрытых чуть дрожащих губ. Хотелось согреть, хотелось прогнать тревоги и печальные мысли, хотелось, чтобы в ясных и опасных глазах молодого вампира не было этой безысходной тоски:
- Я знаю, Асмос..знаю, мой хороший. Я верил, что однажды ты придешь. Я очень ждал тебя, милый. - Бархатистый, вкрадчивый шепот, ласкающий оголенные нервы растревоженой души. Коснуться губами мочки уха, легонько прикусить оную, скользя язычком по металлическому хладу серьги, так ярко контрастирующему с теплом его тела...

Отредактировано Lisandre Carrera (2009-09-19 01:01:55)

...такой чувствительный. Как и столетия прежде. Лисандр лукаво улыбнулся собственным мыслям и, нарочито томно выдохнув, когда крепкие пальцы юноши сжались на его локтях, едва ощутимо, с видом девственной скромницы, кивнул. На его бледных щеках заалел очаровательный румянец - словно бы он никогда в жизни своей не был с парнем и сейчас чувствует, как все должно свершится в первый раз, словно бы в его душе борются желание и стыд, словно бы...О, что ни говори, сам Вакх завидовал Лисандру в мастерстве обольщения душ. Нежная улыбка со вкусом искренности, вплетенная в поцелуй. Сорвавшийся следом полустон:
-...пойдем... - опустить завесь ресниц, пряча вожделение и сладкую, горячную страсть во взгляде. Кукольно-ломано подняться, увлекая любовника за собой, заставляя того прижать его, Лисандра, к стене, вплетая пальчики в его светлые волосы, принуждая целовать - так жарко. Marionettenspieler начинал новую игру и имя ей было наслаждение. Не позволяя Асмодеусу отстраниться - ласкать его жаркое, возбужденное близостью тело, ласкать ветряно, дразняще, провокационно. Безумие, горящее в глазах Асмо, обещало сладкую, полную тонкой, изящно-болезненной, тянучей страсти ночь.

[Спальня]