===>Palazzo Strozi
     Мона шла по площади перед своим палаццо не спеша, опустив с полей шляпки второй слой вуали на лицо, что делало её более плотной. Лица почти не видно, лишь таинственно мерцает сквозь черную кружевную сетку блеск ярких зелёных глаз, да едва угадывается изящный контур подбородка и часть нежно-розовых губ, когда дуновение ветерка игривой рукой пытается приподнять вуаль. 
     Опустившись в подоспевшую гондолу с развеселым шустрым гондольеро, который всё время шутил и пытался заглянуть под вуаль, Мона натянуто ему улыбнулась, устремив взгляд на поверхность мутной воды, чуть посеребрённой лунным отражением. Когда тот успокоился, досадливо замолкнув, видя нежелание по его словам «прекрасной дамы»  поддержать нелепый игривый диалог, Мона прикрыла глаза и расслабилась, слушая лёгкий плеск воды под веслом. Её мысли были вне оков её разума, они разлетались, как стая спугнутых птиц из приоткрытой клетки. 
     Карнавал карнавалов... Оригинальный и неожиданный, обретший сомнительную славу распущенного и порочного действа… Царство масок и сама жизнь напоминает театральные подмостки среди каналов. В эти дни можно смешаться с праздничной толпой и полюбоваться на неповторимые костюмы и маски. Или творить свои черные дела, скрыв своё лицо и , тем самым, облегчив свою совесть.  Интересно, сколько тёмных душ устремились на волю дабы вершить свои кровавые дела? …
     Мимо величественно проплывали старинные палаццо, окна которых были расцвечены яркими разноцветными огнями, из окон доносились взрывы смеха сквозь веселую музыку. Да, в эти дни музыка и вино льются рекой. В театрах ставятся спектакли на тему карнавала. В старинных дворцах города даются бал-маскарады для элитной публики.
     И в эти сумасшедшие карнавальные дни как никогда остро Мона начинала ощущать своё внутренне сиротство и какую-то даже убогость. Это чувство было ей чуждо и неприятно, она начинала ощущать себя беспомощной и всячески старалась в себе его искоренить.
     Рассеянный взгляд остановился на красивом светлом здании, ажурные стрельчатые окна  которого несли на себе ощутимый дух готики, она решила выйти здесь и просто смешаться с праздной публикой, чтобы ощутить себя немного живой.
     Дав знак притихшему гондольеро остановиться, Мона вышла на небольшую площадку у галереи, оглядевшись и поплотнее задёрнув вуаль на лице, вошла внутрь большого холла, где разноцветная толпа предавалась праздности под звуки музыки небольшого оркестра.

***
     Окунувшись в жаркие объятия разгоряченной алкоголем и беззаботностью толпы, Мона стала оглядывать окружение и прислушиваться к разговорам. Из которых она поняла, что попала на вечеринку, устроенную неким богатеньким чиновником, нажившим своё состояние сомнительными сделками, в том числе и со своей совестью. 
     Хохочущие рты и бледные лица, дикие рожи и головы магов, высокомерные или до коликов смешные: нет на свете того, чего бы не было в хороводе венецианских масок.  Мона с затаённой улыбкой разглядывала все эти лики, которые скрывали истинные лица.  Её необычный вид никого не удивлял, он вполне мог сойти за изысканный, но лишённый вычурности маскарадный костюм, а маску с успехом заменяла плотная вуаль. 
     Увидев на столике кем-то легкомысленно забытый тёмно-изумрудный расшитый фиолетовыми бисеринами веер, что делало его так похожим на павлинье перо, Мона взяла его и как ни в чем не бывало, стала лениво обмахиваться им, двигаясь сквозь толпу.
Несколько лиц, преимущественно мужского пола, скрытые масками,  обратились в её сторону и не отпускали её до тех пор, пока её спину не скрывала толпа. Затем появлялись новые весьма откровенные взгляды
     Теперь, когда звание и имя оказывались на несколько недель несущественными, а роскошь костюма и аура неизвестности заменяли благопристойность поведения, манили и устрашали, изменяли и дурманили.
     Некий господин весьма развязного вида и совершенно нетрезвый выпустил руку такой же нетрезвой синьориты, которую трепетно до этого сжимал, и направился в её сторону. Мона оглядела его тощий силуэт, желтоватую несвежую кожу, а когда он улыбнулся похотливой улыбкой, то явил свету свои пожелтевшие зубы с золотой коронкой. Не настолько Мона нуждалась в компании и в пополнении своих чернил, что её мысленно передёрнуло от этого зрелища пылкого кавалера.   
     Он подошёл ближе и без церемоний весьма цепко вцепился в её локоть руки, держащей веер. Мона повернула голову и одарила его ледяной улыбкой. Вырвав локоть, она поспешила отойти на безопасное расстояние, но тот не отставал, приняв её жест за ловкий приём флирта.
     О, конечно же, состоись эта встреча в тихом безлюдном переулке…
     Мона, активнее обмахиваясь веером, поспешила к выходу, туда, где за столиками сидели пары и группы людей, наслаждаясь свежим воздухом за напитками и едой.  Преследователь так же ускорил свой шаг и в его мутных глазах отразилось агрессивное раздражение. Он явно не привык, что его ухаживания игнорируют, но гудящая подобно улью толпа, оттеснила его и Мона с облегчением потеряла его из вида.
     Выйдя на воздух, Мона с наслаждением полной грудью вдохнула бодрящий дух ночи. 
     Ночь... Лёгкий туман по воде…. Пахнет апельсинами... И, как апельсины, светятся в тумане тусклые и желтые венецианские фонари. Здесь, далеко от центра, и сюда не долетает большой и сумасшедший шум праздничной толпы в центре, ах, это придаёт несоизмеримо большую прелесть...   
      Ход её мыслей прервала грубая рука, схватившая её за предплечье, а в лицо пахнуло перегаром из искаженного злобной похотливой ухмылкой рта с золотым зубом.

* * *
     Пока Мона принимала решение, с какой мерой осторожности ей сейчас стоит действовать, чтобы избегнуть пошлых домоганий этого наглеца, она не заметила, как очутилась на самом краю канала и тёмная холодная вода опасно чернела прямо у её ног, обдавая запахом сырости.
    Но тут в их сторону метнулась быстрая тень и отдёрнула от девушки назойливого кавалера, который отлетел в сторону, покатившись кубарем по полу. Сама Мона едва не устремилась следом, так как тот хорошо дёрнул её за руку, которую не успел отпустить.  Завязалась небольшая потасовка, на которую многочисленные гости обратили вялое внимание. Увы, такое частенько случалось в суматохе и кутерьме карнавальных ночей. Ссоры, драки, даже убийства - всё это причудливо вплеталось в общий рисунок охватившего всех безумства. 
     Бросившийся черным коршуном человек схватил незадачливого приставалу за шею и Моне показалось, что он его сейчас придушит. Возможно, так и случилось, потому как мужчина мягко прислонил обмякшее безвольное тело к колонне.
     Кровь негодования, бросившаяся в лицо Моны, теперь отхлынула, делая лицо фарфорово-бледным, она с удивлением разглядывала неожиданного появившегося из ниоткуда избавителя.
     Этот молодой статный мужчина с хорошо развитой мускулатурой, которую не скрывала тёмная неприметная одежда, подошёл к ней. Лицо его закрывала полумаска из черного бархата, оставляя открытым изящно очерченный подбородок с чувственным ртом, сквозь прорези которой на Мону смотрели глаза, отливающие золотом. Глаза хищника… или ей это всего лишь показалось? От него исходил мощный поток сдерживаемой агрессивной и властной энергетики,  которая лёгкой волной пробежала по позвоночнику Моны, что заставило её вспыхнуть и прикрыть лицо веером. Ноздри её уловили не ощутимый для людей пикантные и манящие флюиды опасного существа, которое не было человеком в полном смысле. Впрочем, это могло быть иллюзией…
     И его одежда. Она была слишком незаметна и проста для карнавального города, но, надо заметить, не лишена элегантности.
     Крепкие пальцы подхватили её локоть и Мона почувствовала струящееся сквозь ткань жакета тепло от них, он отвел её чуть в сторону от опасного края. Он заговорил и его приглушённый низкий голос оказывал странное успокаивающее действие. Но тревожный холодок, пробежавший по спине Моны, не оставлял её, заставляя опасливо бросать острые взгляды из-за веера на мужчину.
     -   Доброй ночи, сеньор. Спасибо Вам за помощь. – Мона чуть замялась, ибо мысли её путались, заставляя нервничать.
     - Как я себя чувствую?... Весьма сносно, учитывая сложившуюся ситуацию. Право, мне так неловко… Что Вам пришлось быть вовлеченным в этот нелепый спектакль. Я не часто выхожу в город в последнее время, стоило мне выйти и вот…
     Мона смущённо опустила ресницы, во рту её странно пересохло и она что угодно отдала бы сейчас за бокал хорошего красного вина.

Отредактировано Mona Sophia (2009-08-05 13:52:52)

* * *
     Предложение посидеть за столиком с красным вином, о которым сейчас в голове Моны пронеслась мимолётная дума, было словно ответом на её мысли.  Не смотря на то, что мужчина буквально излучал опасную энергетику, она была сейчас в спокойном состоянии и не направлена на саму девушку, Мона взяла себя в руки и присела за предложенный столик.
     Свеча отбрасывала тёплый бледный свет на двух незнакомых людей, каждый из которых рассматривал друг друга, скрывая свои чувства за вуалью и маской. Золотистые глаза напротив отражали свет свечи, вспыхивая огненными бликами, он блеснул мимолётной быстро спрятанной улыбкой. Человек, не привыкший много улыбаться.
     Крылья веера плавно колыхали края вуали, которая приоткрывала лишь губы в тонкой улыбке, скрывая лицо Моны и пряча её эмоции.  Эмоции ей говорили «беги», но что-то словно её держало. Хотелось увидеть его лицо без маски, а тело без одежды. Новым для Моны показалось то, что она не видела в нём жертвы, ей не хотелось почувствовать на своём теле его горячую кровь. Ну, может быть, совсем чуть, капельку… Маленькую вожделенную каплю. Она прикрыла глаза пушистыми ресницами и представила, как алая тяжелая капля медленно сползает по его крепкой шее к ключице, а Мона схватывает её лёгким касанием языка, смыкая губы…
     Его вопрос вернул её к действительности, Мона взглянула на него и чуть опустила голову, чтобы он ненароком не заметил её вспыхнувшего дьявольским изумрудным огнём взгляда. Вовремя подоспевший услужливый официант принёс бутылку вина и пару прозрачных пузатых бокалов на высоких ножках, поставив их на столик, удалился.
     - Я здесь живу в этом городе. Просто иногда гуляю, наслаждаюсь карнавальной кутерьмой  одна – Мона сложила веер и положила его на столик рядом - Я – вдова
     Она загадочно улыбнулась, обнажив ровный белый ряд зубов.
     - Хотела бы я знать хотя бы имя моего спасителя

* * *
     Ах, Вы лукавите, Вы не гуляете, праздно глазея на суматоху огней карнавала. Вы слишком собранны и не похожи на гуляку. Вы в Вашей ленивой грации похожи на черного ягуара, который расслабленно прикрывает жёлтые глаза, совершенно отстранившись от мира, но в любой момент готов запустить смертельные когти в тело жертвы…  Впрочем, как и я, я не просто гуляю. Босс… какое странное слово, нужно будет выяснить, что оно значит.
     Но вслух ничего подобного Мона, естественно, не произнесла, она лишь вежливо кивала головой, отчего перья на шляпке легко колыхались и не сводила мягко мерцающих изумрудами глаз с этого человека. 
     Она с тайной настороженностью замечала, что его привлекательность всё более обволакивает её мысли. Вот он изящными но крепкими пальцами поднял свой бокал, всколыхнув в нём рубиновый омут, вот она почувствовала, как его нога настойчиво придвинулась ближе к её, затянутой в высокий ботиночек и прижалась к ней.  Этот ненавязчивый жест располагал к менее формальному общению и призывал расслабиться, но Мона была слишком встревожена странными и пугающими событиями последнего времени, которые круто перевернули всю её привычную жизнь. И которые могли открыть перед ней новые горизонты. Мона чувствовала острейшую необходимость хоть в одной душе в этом городе, которую она не станет ввергать в ад предсмертных мук, дабы извлечь для себя  наслаждение.
     Когда от одного упоминания родовой принадлежности начинали трястись коленки у простолюдина, а слуга соперничающего с Вами патриция, тут же бежал с докладом, о том где и кто упоминал фамилию его врага - эти слова озадачили Мону и зажгли в ней призрачную надежду.Неужели, она не одна пережила необычайное путешествие по времени? Глаза её азартно вспыхнули и она чуть подалась вперёд над столом.
     - Что Вы говорите, Донни. А какова же Ваша родовая принадлежность? Простите, если я немного бестактна.
     Мона чуть смутилась,  взяла свой бокал и втянула тонкими ноздрями аромат, струящийся от вина, пригубила глоток, слизнув капли с губ.  Затем жадными глотками, не заботясь о правилах хорошего тона, осушила половину бокала. Теплый бархатистый румянец окрасил её бледные щёки.
     -  А как же зовут ту, что имел честь лишить общества такого важного «кабальеро»,  как тот, что сидит там, вдали  у колонны? -  вопрос заставил Мону улыбнуться, обнажив зубы и чуть откинув голову. Вуаль не мешала обзору, но создавала психологическую преграду и потом, её край норовил угодить в вино, и Мона откинула верхний слой на шляпку, сделав лицо более открытым за лёгкой сеточкой.
     -  Общество это составляло сомнительное удовольствие для меня. Моё имя Мона София Строци – упоминание своего титула Мона опустила, посчитав это не уместным и не нужным. – Обращайтесь ко мне «Мона», Донни.
     Она надеялась, что слухи о её «черных злодействах» и о её наречении Чёрной Герцогиней кануло в лету так же, как и вся прошлая жизнь.
     Мона повертела пальцами бокал за тонкую ножку, заставив танцевать рубиновое вино причудливыми вихрями, и допила остаток, глядя поверх бокала на Донни. Теперь, когда вино живой тёплой силой согревало её изнутри, заставляло кровь бежать быстрее и немного ослабило хватку разума, Мона чувствовала себя более раскованно  и уверенно.
    - Знаете, я некоторое время … хм.. довольно длительное время отсутствовала в городе и мне кажется, он сильно изменился. Некоторые вещи, люди и слова кажутся мне совершенно непонятными. Порой мне кажется, что я могу потеряться и сгинуть в его пучинах. Но я очень бы хотела посетить какой-нибудь бал, только не знаю, куда же мне лучше направиться… И, простите… - Мона снова чуть подалась вперёд, положив руку на веер, - Что значит слово «босс»?

Отредактировано Mona Sophia (2009-08-06 11:22:10)

* * *
     Мужчина снял маску, отложив её в сторону, и Мона увидела красивое волевое лицо, не лишённое аристократичной утонченности. Тёмные волосы рассыпались по плечам, закрыв лоб и частично прикрыв блеск глаз.  Лицо, в котором чувствовалась порода не смотря на заверения того, он простого незнатного рода. Видимо, у каждого есть тайны, которых не стоит касаться.
     А когда его тёплая чуть смуглая рука легла на её пальцы, Мона не смогла сдержать лёгкой дрожи, которая вот уже второй раз за это время из короткого знакомства пробежала по её позвоночнику, на сей раз она не несла с собой тревожного холода.
     Ах, Мона, не слишком ли рано ты расслабилась…
     Надо сказать, Мона всегда избегала подобных мужчин. Они были сильными. Нет, не обязательно – физически. Она научилась безошибочно отделять овец от волков, если можно так выразиться. Но это было в той жизни, которая закончилась.
     Где то над Гранд-каналом вспыхивали яркие цветы фейерверков, опадая гаснущими искрами в тёмную воду, повсюду раздавались восторженные возгласы, смех, музыка.  Свеча на столе играла гранями изумрудного и золотого блеска в глазах смотрящих друг на друга людей, которых по неизвестной причине судьба решила столкнуть сегодня, забыв упомянуть на радость или на беду.
     Вспоминая свою жизнь, Мона не видела в ней ни капли беззаботности и радости в том смысле, в котором в него вкладывали обычные люди. Вся её жизнь была посвящена  укрощению духа, умерщвлению души и  превращению её тела в совершенный механизм физической любви.   В итоге она начала люто ненавидеть тех, кто умел получать наслаждение от  сладкой борьбы между простыней. В глубине своей не совсем загнанной на самое дно души она завидовала людям, которые неумелыми слюнявыми поцелуями покрывали рты друг друга и умирали… Но умирали от того чувства, которое ей было недоступно, ей, которая обладала способностями утонченного угождения плотским прихотям кого угодно в любой форме.
     Сколько раз она, скрытая пологом черной ночи, стояла под окнами какого-нибудь палаццо, где в свете свечей сплетались два трепещущих тела и дарили друг другу невиданное счастье обладания, и сжимала кулаки, пока её ногти не пронзали ладони до крови… А потом кто-то из них умирал в наслаждении и в муках. Не важно, кто, тот, кто попадался первым.
Лицо Моны будто окаменело и на нём отразилось то выражение, с которым она готовилась нанести жертве финальный удар, это мгновенное выражение жажды смерти, промелькнувшее тенью по её лицу, которое едва не заставило её потерять контроль. 
     - Вы путешественница? О, я так и знал.. я это просто почувствовал. - Какой сейчас год, Мона? – эти слова прозвучали так неожиданно и резко, и так болезненно, что Мона неконтролируемым движением, всё ещё находясь во власти горьких воспоминаний, сжала хрупкую ножку бокала у самого основания так, что стекло хрустнуло и с лёгким треском раскололось, вонзаясь в мягкую плоть бледных пальцев. На скатерти моментально расцвело алое пятно, а она зачарованными горящими глазами смотрела на это великолепие, не ощущая боли, пока её горячая волна не настигла и не дала о себе знать.
     Мона вскочила, опрокинув стул, и, всё ещё сжимая в руке ножку от бокала, с которой стекали крупные красные капли на стол, приглушенным чуть охрипшим голосом прошептала, склонившись к самому лицу Донни:
    - Я не знаю, какой сейчас год…

Отредактировано Mona Sophia (2009-08-07 16:13:45)

* * *
     Он что-то кричал на собравшихся вокруг любопытных зевак, в голосе звенела сталь и непреклонная грозная решимость, и вскоре у жаждущих поглазеть на происшествие отпало в этом всякое желание.
     Кровь. Полновесные чернеющие капли, переливаясь алым в свете свечи, падали на стол с глухим стуком, отражаясь в широко распахнутых глазах Моны. Она не могла отвести глаз от этой мистерии. Захлестнувшая её горечь вперемешку с болью от пореза погрузили её в глубины воспоминаний. Она была не здесь.
    Она уже там. И ей двенадцать лет. Вот, она стоит на коленях на голом дощатом полу, её худенькое тельце вздрагивает от хлёстких ударов вожжами. Крепкая холщовая ткань простого платья остаётся нетронутой, концы туго скрученных верёвок впиваются в тело тысячами  огненных жал, оставляя нежную кожу невредимой. Конюх Фруоло знает толк в причинении страданий, оставляя кожу деток нетронутой, дабы не попортить их товарный вид. Донна стоит в дверях конюшни, заслонив собой свет и скрестив руки на груди, и в её маленьких глазках светится злоба вперемешку со смятением и страхом.  Она не может отвести своих глаз от двух изумрудных сияющих, абсолютно сухих глаз Моны, которые излучают безмерное презрение. Лишь бешено пульсирует голубая вена под полупрозрачной кожей тонкой детской шейки, которую Донне так хочется схватить как цыплёнка и почувствовать пальцами хруст костей.  Она злобно шипит: Положи руки на колени, маленькое дьявольское отродье, не смей их занозить об пол, они тебе сегодня пригодятся! Губы Моны плотно сжимаются в тонкую ироничную улыбку, она вскидывает руку и ловит ею летящие со свистом  в который раз к её телу вожжи. Глаза Донны округляются, когда она видит, как скрученные верёвки ножом проскальзывают сквозь детскую ручку, окрашиваясь алым, сдирая частички кожи. Мона смотрит на свою ладонь, с которой срываются на пол крупные тёмно-рубиновые капли. Тут же Мона летит кубарем в стойло от хорошей увесистой оплеухи и затихает,  не смеет шевелиться, уткнувшись лицом в свалявшуюся солому, пропитанную лошадиным запахом. Он слышит, как Донна бранит конюха, как с силой захлопнулась дверь и наступила темнота и тишина. Их шаги затихают и Мона, ещё глубже зарывшись в солому, кричит. Она кричит как маленький раненый зверёк, но этого крика никто не слышит. Она кричит не от боли в ладони, а от боли в душе. Но никто никогда не слышал её криков.
     Мона сбросила с себя тёмное наваждение видений прошлого и почувствовала, как заботливые пальцы обертывают её руку салфеткой,  а золотистые глаза глядят на неё с укором и тревогой. Она с трудом разомкнула плотно сжатые побледневшие губы
     - Если бы Вы знали… Если бы Вы только знали хоть каплю о моём замужестве. Эти… эти алчные безумные глаза, эти скрюченные старческие руки, которые ощупывали моё тело, будто только что купленную лошадь. Да, меня купили, но я никогда не была ни чьей вещью, никогда, слышите? -  голос Моны сорвался на шёпот, но она не желала продолжать речь, что то в глазах этого мужчины говорило о сочувствии. Мона боялась подумать, что ей всего лишь показалось, но, кроме того, что она не раз встречала в глазах смотрящих на неё мужчин, в них ещё промелькнуло человеческое тепло и забота.
     Она взяла себя в руки, откинула вуаль на шляпку, оставив прикрытым лишь часть лба и бровей, провела свободной рукой по прикрытым глазам и глубоко вдохнула ночной свежий воздух. Да, так же с запахом апельсинов, к которому примешивался тонкий пикантный чуть будоражащий жар стоящего рядом мужчины.
     - Очень не хочу быть Вам обязанной ещё раз. Но если Ваше предложение Вам не в тягость и я не отрываю Вас от важных дел, то я с удовольствием его приму.
     Мона посмотрела в лицо Донни, её расширившиеся зрачки пробежали по нему ото лба до подбородка, задержавшись в глазах.

Отредактировано Mona Sophia (2009-08-07 17:36:11)

* * *
     Мона с удовольствием и облегчением присела на предложенный стул, отодвинутый заботливой рукой. Очередная волна нахлынувших воспоминаний едва не выбила почву из-под её ног и она могла потерять контроль. Потом шокированная толпа рассказывала бы свои версии происшедшего о том, как странная девушка в черном, одетая на манер светских дам предшествующих веков, набросилась на ни в чем не повинного человека и совершенно диким образом перегрызла ему горло, жадно заглатывая в себя кровь, а затем с быстротой и бесшумностью дикой кошки бросилась бежать, сопровождаемая тенью летящего над ней ворона…
     Шрамы на теле давно заросли, а новые так же быстро затянутся. Нечеловеческий организм Моны имел некоторые преимущества наряду с недостатками. А наспех перевязанная салфеткой рука будет некоторое время удерживать своим напоминанием от подобных губительных возвращений в бездну прошлых воспоминаний.
     Вновь налитое вино играло гранями от светло-рубинового то венозно-кровавого в бокале, который на этот раз рука Моны пощадит. Никогда не испытывающая потребности именно в душевном тепле и участии, Мона очень хотела познать эту сторону жизни. Она даже не имела понятия, что это такое, но тем это неизвестное манило ещё сильнее. Как это, кода в тебе видят не только усладу для тела?  Мона не знала и ранее даже не хотела знать, всё более ожесточаясь и уходя в глубины мрака. Да, ей были неведомы те грани наслаждения, которые испытывали обычно женщины, хотя она имела о них представление. Находя единственным свои наслаждением тот момент, когда сладостные стоны удовольствия жертвы сменялись стонами предсмертной агонии. Именно эта грань заставляла её испытывать острейший пик тёмного испепеляющего счастья. А ещё когда горячая кровь стекала по её гортани внутрь, обжигая рот и губы….
     Оставив своих внутренних бесов в покое, она мелкими глотками, уже без жадности, просто смакуя, потягивала великолепное вино и обдумывала, насколько она может открыться этому человеку, к которому её непривычно тянуло. Всё в его облике говорило о том, что он точно не папа римский, но у такого рода людей душа, хоть и порядком покрытая шрамами и очерствевшая, была более глубокой и отзывчивой, как бы странно это не звучало.
     Узнать, что-нибудь о нём, хоть что-нибудь стало почти навязчивой идеей Моны. Он мог молчать о себе, но ничего не препятствовало Моне разглядывать его всё более откровенно, проникая под покров тайны и делать выводы. Она могла бы заставить его таять подобно сахару лишь одним взглядом и рассказать всё, что ей интересно. Но она не хотела повелевать им как прочими. Он будет прекрасен, пока будет свободен. К тому же его необыкновенные оранжево-золотые глаза говорили о сильном духе, мало подверженном стороннему влиянию.   
     Она перевела взгляд на руки, на точёные, но нехрупкие пальцы воина, которые привыкли сжимать оружие. Затем своим пальчиком прикоснулась к его руке и легонько провела кончиком ногтя по пальцу от основания  вниз.
     - Донни, я думаю Вы решите, что я сумасшедшая, если расскажу Вам что-то ещё о себе.
     Она пристально взглянула ему в глаза, задержав в них свой взгляд дольше, чем могли требовать приличия той эпохи, где она жила ранее, и с улыбкой произнесла:
     - Но лучше быть сумасшедшей, чем вообще не быть. Я – призрак прошлого, Донни, мой роскошный палаццо состарился, а я осталась молодой, свободной и … одинокой. Моя жизнь рухнула, но средь развалин я вижу новые горизонты. Боюсь, всё, что я могла бы Вам рассказать будет не менее печальным. У меня не было причин для радости, кроме… - тут Мона осеклась и опустила глаза.
     Вынырнувший из темноты ночи Леонардино присел на спинку пустующего стула за дальним столиком и, склонив голову, придирчиво разглядывал Донни.

* * *

     ...мой мир находится несколько столетий назад  .. от этих слов Мона едва вздрогнула. Да, именно это ей шептал внутренний голос. Он – один из тех, кого настигла властная рука провидения, заставив блуждать между мирами, застряв в одном из них.  Мона не надеялась встретить кого-то подобного себе пришельца из прошлого в этой кутерьме праздничного города. И вот теперь она боялась, что это может оказаться 
     Моя комната, в ныне шикарном уютном отеле, была  ранее ничем не примечательным убежищем для одинокого, потерявшего близкого человека мужчины. Она находилась в скромном старом палаццо на Гранд канале в районе Дорсодуро..
Ночь плотным облаком окутала плечи и заставляла отпустить призраков, мечущихся в душе. Приоткрыть завесу тайны можно, лишь отдав что-то взамен.
     Почему бы и нет?
     - Палаццо Строци – мой дом, который однажды в один момент из богатого, обставленного по последней моде дворца превратился в ветхую жалкую заброшенную развалину. Я – гость из прошлого, Донни, и я не имею понятия, как я тут оказалась и почему.
      ...я изучил жизнь нынешней Венеции, люди, поверте, остались прежними, и даже более ужасны в своих желаниях, в жестокости и...распутстве...мне их не жаль..абсолютно не жаль... Он снова надел маску, погасив блеск глаз в прорезях чёрного бархата. В его голосе Мона услышала нотки сожаления и какой-то горечи.
     Мона, всё равно ты так же будешь бродить одна по тёмным улицам и упиваться чужой кровью, отравляться чужой похотью и избавлять от бремени жизни алчущих, так же будешь изливать свои воспоминания и тёмные жуткие фантазии на бумагу своей записной книжки. И только твой Леонардино всегда будет рядом, роняя чёрные перья. Не всё ли равно, что может с тобой случиться? Всё худшее, что могло случиться, уже случалось.
     Она протянула руку через стол и сжала его пальцы своими. Сейчас она не была светской дамой, а он не был загадочным незнакомым синьором. Они были просто два осколка кораблекрушения, которые бушующее море жизни вдруг швырнуло друг к другу.
     - Я готова отправиться с Вами куда угодно, у меня нет цели. Человек с чудовищным прошлым не может бояться человека без прошлого, Донни. А будущее – такая же иллюзия, как карнавал вокруг нас. В конце концов, худшее, что может произойти - я могу потерять свою жизнь, но это было бы мне лишь наградой за всё то, что делала.
     Мона улыбнулась очаровательной светлой улыбкой, озарившей её лицо, которая так не вязалась со сказанными ею словами и держась за руку Донни, ступила в покачивающуюся на волнах гондолу.
     Глядя на него снизу вверх уже из гондолы, Мона спросила:
     - Покажите мне, где Вы живёте, Донни